Это не просто разговор. Это откровенный рассказ автора о самом себе, о старообрядчестве, о Церкви, о своих переживаниях и о проблемах, с которыми он сталкивался за 25 лет своего пребывания в древлеправославии. Что и говорить, путь писателя не прост: тропу приходится протаптывать самому, в то время, как тернии мешают двигаться дальше. Однако Урушеву удалось вымостить широкую и длинную дорогу — статьи, каноны святым, жития святых, книги и даже сказки. И хотя наше интервью, в целом, довольно пессимистичное, Дмитрий Александрович не теряет надежду, уверяя, что еще многое предстоит сделать.
«Ничего не стяжал»
– Дмитрий, твое имя вряд ли надо представлять старообрядческой аудитории. При этом в последние годы мы видим, что новых исторических книг ты не издал. Что случилось – ты исписался?
– Дорогой Максим, я поспорил бы, надо или не надо представлять меня старообрядческой аудитории. Лет двадцать назад со мной произошел такой забавный случай. Я сам издал перевод «Истории об отцах и страдальцах соловецких» Семена Денисова. Сам развез книгу по лавкам и магазинам. Сам потом объезжал лавки и магазины, получая деньги за проданную книгу. И вот приехал я в лавку при московском храме беспоповцев-поморцев.
Приехал, а лавка закрыта, хотя я договорился с продавщицей о встрече. Стою я у двери лавки, топчусь на месте и не знаю, что делать. Помнится, дело было то ли зимой, то ли ранней весной. Холодно, вечереет, темнеет.
Тут выходит из какого-то подсобного помещения старушка, закутанная в платок. Судя по всему, ей показалось подозрительным мое топтание. В руках у нее изданная мной «История» Денисова. Старушка строго спрашивает, чего мне надобно?
Объясняю, мол, надобно встретиться с продавщицей. «А кто ты такой?» – спрашивает старушка. Отвечаю, что я – переводчик и издатель той самой книги, которую она держит в руках. Старушка промолчала, развернулась и ушла. А я остался у запертой двери. Еще потоптался на холоде, махнул рукой и ушел.
Тогда я понял, что даже участие в успешном издательском проекте не гарантирует известности. Дальнейшая моя, так сказать, творческая биография это только подтвердила. Кроме насмешливого прозвища «великий писатель земли русской» я больше ничего не стяжал.
Впрочем, жалок тот писатель, который пишет ради известности. Точнее, только ради известности.
Каждому писателю, даже самому незаметному, свойственно тщеславие. Но я выучен в советской школе. Моя бабушка была учительницей русского языка и литературы. Поэтому я с детства твердо знаю, что литература должна приносить пользу обществу и человеку – учить, наставлять, направлять, как говорил Никита Хрущев, «прочищать мозги, промывать мозги».
В детстве я в это свято верил. Советские учебники всех литературных героев делили на плохих и хороших. Онегин – лишний человек, значит, плохой. А Чацкий – хороший, без пяти минут декабрист. Короче, как писал Маяковский: «Делай жизнь с товарища Дзержинского».
Но с возрастом я стал понимать, что литература и прочие виды искусства должны не столько приносить пользу, сколько доставлять душевное удовольствие. Вот, например, читать стихи Маяковского невозможно, они на любителя. А Пушкин прекрасен в каждой строчке и приятен всем. Я стал задумываться о том, что и мне пора из историка – скромного летописца, смиренно записывающего «дела давно минувших дней», вырастать в писателя – художника, мастера, творца.
В этом смысле я исписался. Мне грустно из года в год разными словами, а зачастую одними и теми же описывать исторические события. Я хочу написать что-то свое, удивительное и прекрасное, такое, чего до меня никто не написал. А подобное возможно только в художественной литературе.
Нашёл свою литературную стезю
– Качество твоих исторических очерков было настолько высоким, что митрополит Корнилий каждую твою новую книгу брал в поездки и дарил в приходах священникам, прихожанам-мирянам и даже представителям власти. Не только это говорило об их статусе, но и то, что книги были востребованы и светскими людьми, часто далекими от Церкви. Давай напомним нашим читателям, какие книги вышли из-под твоего пера, и какие из них тебе особенно дороги.
– Нет, мы не будем ничего напоминать. Персидский поэт Саади сказал: «Имеющий в кармане мускус не кричит об этом на улицах. Запах мускуса говорит за него». Мои книги говорят сами за себя. Все они мне одинаково дороги, все они мной одинаково любимы. Только произведения, написанные в жанре фэнтези, несколько более любимы, чем исторические книги.
У писателя Бориса Шергина есть удивительный рассказ «Для увеселения». Грустный рассказ, страшный. Два брата-помора Иван и Андриан занимались промыслом в море и для отдыха остановились на маленьком островке – на голом камне, торчащем из воды. Ночью их кораблик буря угнала в открытое море. И братья остались без воды, без хлеба и безо всякой надежды на спасение. Они умрут от голода, но перед смертью скажут друг другу: «Если на свете не станет еще двоих рядовых промышленников, от этого белому свету перемененья не будет». Мудрейшие слова!
Если на свете не станет историка Дмитрия Урушева, от этого белому свету перемененья не будет. До Урушева были историки-староверы, достаточно назвать Федора Мельникова и Ивана Заволоко. И при жизни Урушева есть историки-староверы, например, Виктор Боченков и Кирилл Кожурин. Были историки более талантливые, чем Урушев, например, Сергей Зеньковский. И после Урушева будут историки.
Но вот такого писателя, как Дмитрий Урушев, не было, нет и не будет. До меня писали о протопопе Аввакуме и боярыне Морозовой, будут писать и после меня. Но тот литературный мир, который создал я в своих сказках, больше никто не создаст.
Никто не увидит то, что увидел я. Да, безусловно, я не Пушкин, не Тургенев, не Толстой и даже не Маяковский. Я скажу о себе словами поэта Баратынского: «Мой дар убог, и голос мой не громок». Но я увидел что-то свое, описал то, что до меня никто не описывал.
Меня давно волнует мысль о том, что количество шахматных партий конечно. Оно ограничено количеством клеток доски и фигур. Каждый раз, играя по-новому, ты играешь то, что было уже сыграно до тебя. И в музыке так же, и в живописи, и в скульптуре. Человек – творец, но творец несовершенный. Он ограничен нотами, цветами, в конце концов, сюжетами. За что человек не взялся бы, всегда есть опасность повторить кого-то.
Счастье тому, кто найдет свой голос, свою мелодию, свои цвета. Но большинство становится не творцами, а ремесленниками. Не обретя своего, они повторяют чужое. Это особенно заметно в живописи и в литературе. Посмотри на сочинителей, пишущих в жанре фэнтези. Практически все они – подражатели Толкина: эльфы, гномы, маги, драконы.
Кажется, мне повезло. Я нашел свою литературную стезю. Не мне судить, насколько хороши мои книги. Но я всеми ими горжусь и ценю их.
Зачем старообрядцам псалтырь?
– Какие из этих книг, на твой взгляд, обязательны к прочтению старообрядцам?
– Помню, еще в конце девяностых годов я стал свидетелем занимательного разговора в церковной книжной лавке. Пожилая женщина покупала Псалтырь. Продавец предлагает ей: «И другие книги возьмите! Вот Евангелие недавно переиздали». Женщина невозмутимо говорит: «А зачем старообрядцам Евангелие? Старообрядцам нужна только одна книга – Псалтырь». Продавец с удивлением спрашивает: «А зачем старообрядцам Псалтырь?» Женщина отвечает с не меньшим удивлением: «Как зачем? Чтобы по покойникам читать!»
Меня этот разговор необычайно впечатлил, можно сказать, потряс. Вокруг все охали и ахали: «Ах, старообрядцы! Ах, сохранили высокую книжную культуру! Ах, окно в Святую Русь!» А на деле оказалось, что Святая Русь свелась к чтению Псалтыря по покойникам. Поэтому я не знаю, какие из моих книг обязательны к прочтению старообрядцам. Все-таки я не царь Давыд, а мои писания – не псалмы.
Раз уж я вспомнил разговоры в церковной лавке, посетую еще и на то, что люди не готовы платить за книги. Готовы платить за иконы, за нательные крестики, за лестовки. Но за книги – никогда!
Человек покупает икону за 40-50 тысяч рублей и отказывается купить книжку за 500 рублей. Почему? Ну как же! Икона – это вещь, это труд. Видно, что иконописец работал. А что такое книга? Какой в ней труд? Она не может стоить 500 рублей. Бесплатно отдадите, возьму. А платить за книгу – ни за что!
Среди староверов широко распространено мнение, что писательство – это своеобразное духовное рукоблудие. Бездельник-сочинитель сидит, зевает, скучает. Вдруг в его пустую голову приходит мысль, и, как сказал Пушкин, «пальцы просятся к перу, перо к бумаге». Писатель занимается самоудовлетворением, пишет для себя, а ты еще за это деньги плати!
Между прочим, труд писателя тяжелее труда иконописца. Иконописец более-менее талантливо повторяет прежде бывшие образцы. А писатель, чтобы написать хотя бы небольшую статью, должен обладать обширными знаниями и изрядной начитанностью. Труд писателя не заметен, поэтому люди думают, что этого труда вовсе не существует.
– Из-под твоего пера выходили не только книги и статьи для газет и журналов. Не все, наверное, знают, что ты написал в свое время канон святителю Амвросию. Можно ли ожидать твоего возвращения к читателям в этом формате?
– Я написал несколько канонов. Но это была, как говорится, штучная работа. Нельзя каждую неделю писать по канону или по службе святому. Поэтому я и не пишу. Кроме того, никто мне каноны не заказывает. Один раз Митрополия предложила мне написать канон святителю Геронтию. Я написал, больше ко мне не обращались. Между тем я вижу, что в церковном календаре регулярно публикуются каноны и службы, составленные неизвестно кем. Не знаю, кто благословляет эту работу. Не знаю, кто определяет ее качество. Не знаю, какая комиссия утверждает эту работу. Но раз обходятся без меня, я не в обиде. Я уже сказал: белому свету перемененья не будет, если не будет гимнографа Урушева. Вместо него будут другие.
Что отбивает охоту писать?
– Насколько я знаю, еще в те годы, когда ты активно писал, наметилась большая проблема – сложности с поиском спонсоров для издания книг. Старообрядцы это уже проходили с богослужебной литературой, которая одно время почти не издавалась. В случае с авторскими книгами все сложнее. Достаточно сказать, что и авторов-то своих у нас немного. Это тупиковая ситуация?
– Именно, тупиковая. Повторюсь: у нас нет уважения к писательскому труду. На своей шкуре это испытал не только я, но и все те немногие староверы, что больны неизлечимой болезнью писательства. Ладно Урушев с его сказками! Бог с ним. Но даже достойнейшие люди со своими достойнейшими книгами не могли найти денег на их издание. Издательства не проявляли заинтересованности. А благотворители считают книгоиздание пустячным делом, недостойным внимания. Так было двадцать лет назад, десять лет назад, так остается и сегодня.
Зачастую дело издания книг – личное дело сочинителя, его самоудовлетворение. Люди так рассуждают: ты же написал, тебе надо, так ты и издавай сам себя, даже если книга посвящена старообрядчеству. Безусловно, это отбивает охоту писать. У меня были обширнейшие писательские планы – катехизис, пересказ Евангелия для детей, перевод Евангелия на русский язык. Но стоит мне подумать, что в конце концов я останусь один на один со своими книгами и своими проблемами, отпадает всякое желание браться за работу.
– Как, на твой взгляд, в идеале должна быть выстроена система книгоиздательства в Старообрядческой Церкви?
– В нашем случае разговор о системе книгоиздательства – это маниловщина. Что такое издательство? Это редакторы, корректоры, художники и верстальщики. Это помещения для редакции и для склада. Это, желательно, своя типография. Это свои машины, шоферы и грузчики. Самое главное, это своя система распространения. В старообрядчестве это невозможно. Кто даст деньги? Кто будет этим заниматься? Совершенно бесперспективное дело.
Еще один случай мне вспомнился. В 2015 году издательство «Вече» выпустило мою книгу «История русского старообрядчества». Митрополия решила купить эту книгу в большом количестве, чуть ли ни весь тираж. Меня попросили выступить в качестве посредника между Митрополией и издательством. И вот я договорился о покупке книги. Почему-то мне, а не сотруднику Митрополии было доверено ехать с Рогожского кладбища на склад издательства «Вече». Со мной поехали шофер и, скажем так, грузчик. Мне дали необходимую сумму.
Мы с трудом нашли склад. Умирать буду, не забуду этот адрес – улица Красной сосны. На склад я пошел один. Шофер и грузчик постеснялись. Я оплатил покупку, мне выписали накладную. Я пошел к складскому помещению, где были сложены пачки с книгами. Вместе с шофером и грузчиком я перетаскал пачки в машину. А когда мы доехали до Садового кольца, где я простился с попутчиками, шофер и грузчик подосадовали, что вот они таскали мои пачки, а я им ни одной книги не подарил.
А теперь, как говорят фокусники, следите за руками. Книги заказала Митрополия. Книги купила Митрополия. Книги оплатила Митрополия. Ее сотрудники были отправлены за книгами, это была их работа. Я оказался в их обществе случайно. В итоге же автор книги должен был отблагодарить шофера и грузчика за то, что они сделали свою работу. Я понимаю, простота – не грех. Но скажите, разве с такими людьми можно заниматься книгоиздательством? Нельзя! Вот и оставим этот разговор.
«Против диалога с никонианами»
– Давай немного поговорим о старообрядческой публицистике – меня, как журналиста, тревожит эта тема. Как тебе кажется, в каком она состоянии? И вообще, есть ли она?
– Со старообрядческой публицистикой всегда были проблемы. Еще до революции духовная власть болезненно реагировала на критику. Уже тогда был сформулировано правило: у нас все хорошо, а если и плохо, то мы сор из избы не выносим. Сейчас это правило используется вовсю.
Между тем, только наивный человек не видит того, что в Церкви не все благополучно. Мы уже поговорили о проблемах с изданием книг. Это, пожалуй, самая незначительная проблема. Но попробуй где-нибудь высказаться о нуждах современного старообрядчества, тебя сразу заклюют.
На страницах твоей газеты «Община» я неоднократно выступал против диалога староверов с никонианами, критиковал высказывания патриарха Кирилла и митрополита Иллариона. И какова была реакция? «Урушев хочет нас со всеми поссорить!» Один достойнейший муж говорил студентам Духовного училища: «Не читайте статьи Урушева, он засланный казачок. Он поссорит нас со всеми и уйдет из старообрядчества, а мы останемся одни».
В 2009 году в «Общине» была напечатана моя статья «Ангелу Лаодикийской Церкви» о проблемах современной церковной жизни. Она вызвала неудовольствие. Мне говорили: «Где ты в старообрядчестве увидел проблемы? У нас нет проблем, у нас все хорошо». Тогда я испугался, смалодушничал и отрекся от авторства.
А сейчас это напоминает мне фильм Леонида Гайдая «Двенадцать стульев». Поэт Ляпис-Трубецкой приходит в редакцию молодежного журнала «Жених и невеста» с «Балладой об измене»: «Гаврила был неверным мужем. Гаврила женам изменял!». Старая дева – сотрудница редакции, которую замечательно сыграла Рина Зеленая, говорит поэту: «Мы – молодежный журнал, а вы рассказываете о каких-то совершенно неправдоподобных вещах. Ну, где вы видели, чтобы мужья изменяли женам? Я лично такого совершенно не помню. И потом, это же наши мужья! Это же наши жены!». И Ляпис-Трубецкой тотчас предлагает другой вариант баллады: «Гаврила был примерным мужем. Гаврила женам верен был!»
Я так понимаю, сейчас возможна только одна публицистика: «Гаврила был примерным мужем. Гаврила женам верен был!». Слаженное пение клиросов, маститые протоиреи, прочувствованные проповеди, юбилеи, конференции и выставки. Такая публицистика возможна, но нужна ли она? Мой ответ: не нужна.
«Всегда хотел писать сказки»
– Последние годы ты посвятил не очень популярному у старообрядцев жанру фэнтези, ты занялся сказками с христианским уклоном. Одну из сказок даже адаптировал для детей. Как получилось, что авторитетный публицист переквалифицировался в сказочника?
– Моему авторитету публициста грош цена. Может быть, у меня есть авторитет историка, но и это сомнительно. Поговаривают, что Урушев занимается не наукой, а популизмом, его книги – компиляции из чужих сочинений. Мало того, поговаривают, Урушев не гнушается плагиата – ворует у других.
Именно отсутствие авторитета убедило меня в том, что не стоит цепляться за историческую тематику. Мне терять нечего, поскольку я ничего не приобрел. Исторические книги не обогатили меня. Имя мое не забронзовело и не покрылось позолотой на мемориальных досках. Школьники и студенты не протирают штаны над моими книгами. Значит, можно попробовать себя в новом жанре.
Я всегда хотел писать фэнтези – литературные сказки. Мой, не побоюсь этого слова, кумир, британский мыслитель Клайв Льюис писал не только богословские труды, но и повести в жанре фэнтези – прославленные «Хроники Нарнии». Льюис показал, что христианство вполне сочетается со сказкой, иносказанием, эзоповым языком.
Я с отрочества подступался к фэнтези. В 1988 или 1989 году я написал эпос «Осмо» – жуткую смесь из «Калевалы», «Махабхараты» и средневековых рыцарских романов. Я очень гордился «Осмо» – это был единственный писательский труд, доведенный мною до конца. Много лет я хранил тетрадку с эпосом и выкинул ее совсем недавно.
В сказке, в фэнтези, вообще в фантастике много воздуха, простора и свободы. Можно писать, что угодно, и не бояться, что на тебя обидятся. Если же обидятся, а на мои сказки обижались, всегда можно сказать: это же вымысел, шутка, глупость! Неужели вы подумали, что автор, надевший костюм клоуна, рыжий парик и красный нос, говорит что-то умное и серьезное?
– Как, на твой взгляд, старообрядческая аудитория отнеслась к твоему новому писательскому образу и, в целом, к твоим сказкам?
– Что такое новый писательский образ? Я что, сбрил бороду, покрасил волосы в зеленый цвет и стал голым ходить по улицам? Отнюдь. Я ничего не менял. Мои сказки – это христианские сказки. Я сам остаюсь христианином, старовером, старообрядцем. В моем мировоззрении ничего не поменялось.
Поэтому, мне кажется, аудитория никак не отнеслась к тому, что я стал писать что-то новое. Отряд не заметил потери бойца. Тем более, одновременно со сказками я продолжал публиковать статьи и книги о старообрядчестве. Думаю, мало кто из староверов прочел мои сказки, а вот исторические книги, насколько я могу судить, до сих пор пользуются спросом.
Потом, как я уже говорил, кто я такой, чтобы старообрядческая аудитория как-то ко мне относилась? Никто. Как говорили в моем детстве: ты никто и звать тебя никак.
– Ты предвидел такую реакцию? И вообще — со своими сказками ты рассчитывал только на старообрядческую аудиторию?
– Никакой особой реакции на мои сочинения не воспоследовало. Вот, например, сказка «Звезда Альтаир». Все добрые слова о ней были сказаны людьми, находящимися вне церковной ограды. И вся критика прозвучала оттуда же. А староверы промолчали. Только эхо донесло до меня слово «пошлость». Дескать, моя сказка – это пошлость. Но это не критика. Это оценочное суждение.
Слово «пошлость» – очень удобное слово. Им можно назвать все, что угодно. И я могу этим словом покидаться. Пожалуйста, статья в церковном календаре о юбилее писателя Мельникова-Печерского – это пошлость. Подборка стихов поэтессы Юнны Мориц в журнале «Церковь» – это пошлость. Пожалуйста!
Но это не критика. Это просто оценочное суждение, вкусовщина. Объясните Урушеву, чем его сказка противоречит Евангелию, какие ереси в ней содержатся, в чем несоответствие старообрядческим традициям?
Я считаю, что мои книги «Звезда Альтаир» и «За звездой Альтаир» – небезынтересная попытка современной проповеди старой веры. Я старался писать увлекательно и просто, чтобы понравилось и взрослым, и детям. С помощью, казалось бы шутейного приема – сказки, я затронул нешутейные темы: чем истинная вера отличается от прочих вер, каким должен быть настоящий христианин.
Жаль, что читатели не поняли меня. Но, как говорил мой отец, анекдоты не объясняют. Не поняли, значит, не поняли,
Долгий путь… к воспоминаниям
– Дмитрий, лично я – один из преданных твоих читателей. Однако некоторое время назад ты открылся еще с одной стороны, не литературной, а телевизионной. Ты принял участие в телепередаче «Два в уме» и в фильме «Русский раскол», в которых, на мой взгляд, ты предстаешь мудрым, ироничным историком и ярким проповедником. Ты не думал о карьере блогера, чтобы заняться христианским просвещением староверов и всех заинтересованных?
– Буду честен: я очень сожалею о том, что принял участие в съемке фильма и двух телепередач. Это было большой ошибкой, чудовищной глупостью. Когда я увидел себя на экране, расстроился до слез. Неужели это я? Лысый, старенький, в бархатной блузе. Не выговариваю некоторые буквы и цифры. Да кто меня пустил на экран? Кто не побоялся снять?
До этого я дважды выступал на радио. Я знал, что мой голос звучит не так, как мне хотелось бы. Но на экране, когда голос соединяется с внешностью, получается совершенно душераздирающее зрелище. Меня еще приглашали на съемки телепередач, но я отказался.
Что касается фильма «Русский раскол», то он был посвящен памяти историка Александра Пыжикова. Я говорил авторам фильма, что Пыжиков – фигура неприятная, мелкая, незначительная, недостойная фильма. Но мои замечания были проигнорированы. Вместо критического фильма получился панегирик, в котором от моих высказываний осталось только какое-то невразумительное мычание. Я очень сожалею, что снялся в фильме. Наметал бисера перед свиньями.
– В последний год ты снова пропал, но, я уверен, это неспроста. Над чем работаешь сейчас, и чем порадуешь аудиторию в ближайшей перспективе?
– Порадуешь – слово ко многому обязывающее. Боюсь, я сейчас больше огорчаю аудиторию, а не радую. Аудитория не разделила мои вкусы, а я не хочу соответствовать вкусам аудитории. Порадовать я могу только тех читателей, которым интересен Дмитрий Урушев – не только историк и религиовед, но и литератор и мыслитель.
В ближайшее время, если на то будет соизволенье Божье, в одном московском издательстве выйдут сразу две моих книги – книга о старообрядчестве и продолжение сказки «Звезда Альтаир». Ужасно волнуюсь и с замиранием сердца жду новостей. Но уповаю на милость Божью.
Когда-то, когда я работал в «Независимой газете», ко мне несколько раз обращались с просьбой написать статьи о тех или иных дедушках и бабушках – староверах, например, о ветеранах войны. Я человек мягкий, было неловко отказать. Я брал материалы – фотографии и документы, но потом, так ничего и не написав, возвращал. А сам думал: «Вот меня просят написать статью о дедушке или о бабушке, о чужих людях. А кто напишет о моих дедушках и бабушках?»
Я очень долго шел к тому, что можно назвать воспоминаниями. Я понимаю, мне еще нет 50 лет, рано садиться за мемуары. Но пока голова соображает, а руки двигаются, надо писать, если не о себе, то о своих предках – достойных людях, русских крестьянах, проживших простые честные жизни, полные труда, тягот и невзгод. Если это не напишу я, не напишет уже никто.
В октябре прошлого года безвременно скончался мой младший брат Павел. Он умер, а с ним умер целый мир. Паша любил рассказывать мне, какие книги он прочитал, какие фильмы посмотрел. Мало того, он сам хотел писать книги в жанре фэнтези. Мы много говорили об этом. И что же? Неужели это должно быть предано забвению? Нет.
Я хочу написать книгу, в которой соединились бы рассказы о моей семье и о Паше. Среди моих родственников было немало талантливых людей, имевших склонность к сочинительству. У меня хранятся документы, письма, неопубликованные стихотворения и фрагменты прозы. Я хочу написать такую книгу, в которой все это перемежалось бы рассказами о людях. Не знаю, хватит ли у меня на это сил. Посему прошу наших читателей молиться, дабы Господь укрепил меня и продлил мои дни. Многое еще предстоит сделать!
| Автор(ы): | Беседовал Максим Гусев |
|---|---|
| Медиа: | Иерея Алексея Лопатина, а также предоставлено Дмитрием Урушевым |