Свобода религиозной печати

Свобода слова или информационное рабство?

«В настоящее время в виду исключительных обстоятельств, переживаемых христианством и православной церковью, когда богоборческие идеи, доходящие до культа сатаны, почти беспрепятственно разносятся всюду светской беллетристикой…». Злободневно? А ведь это написано в 1913 году. Журнал «Церковь» ставит острые вопросы о свободе религиозной мысли и приходит к мысли, что некоторый излишек свободы больший простор дает добру, чем злу.

Говорить свободно в печати в наше время небезопасно. Свобода печати постепенно суживается. Приходится подчас говорить с читателями или только намеками, полусловами, или совсем обходить молчанием наиболее серьезные пункты текущей жизни. Тесно приходится и религиозной, и церковной печати. Конфискации и судебные процессы нередко имеют дело с духовной печатью. Больно достается и старообрядческой печати. Но карательные меры, принуждающие скрывать истину, не дают благих результатов. Напротив, они не только плодят лицемерие, фальшь, притворство, молчаливое покровительство распущенности и всякому злу.

Прекрасную статью по вопросу о свободе печати поместил свящ. М. Левитов в «Отдыхе Христианина», в которой он основательно выясняет полезность и необходимость свободы печати.

«Свобода печатно выражаемой религиозной мысли, — пишет о. Левитов, — этой всеосвещающей вершины души, отражается в духовной жизни народа в гораздо большей степени, нежели то представляется поверхностному взору».

Если слово устное есть величайший дар Божий, то слово печатное, одновременно воздействующее на десятки и сотни тысяч людей, по справедливости именуется особой державой.

Чем ценнее дар Божий, тем преступнее и гибельнее  им злоупотребление. Его сила разумом и волею человека в конечных целях и результатах направляется или к созиданию царствия Божия и правды Его, или к разрушению и укреплению царства лжи и злобы.

Не менее преступно и гибельно отнятие дара у ближних, а также ограничение их в пользовании им, совершаемое по неразумию или по злонамеренности.

Лжецы, клеветники, пустословы и срамословы, а тем более богохульники и оскорбители религиозного чувства заслуживают всяческого осуждения и уголовной ответственности.

Но еще хуже, когда чрезмерная подозрительность и трусость или нежелание слышать неприятную для себя правду силою заграждают уста говорящего.

Ведь последний в праве ответить словами Христа: «аще зле глаголах, свидетельствуй о зле; аще добре, что мя биеши?» (Иоанн. 18, 23).

Общечеловеческий инстинкт  громко вопиет: лучше жизнь, нежели смерть. Лучше яркий свет солнца, нежели непроглядная тьма. Лучше избыток здоровья, нежели болезнь. Лучше свобода, нежели рабство. Лучше великий ум, нежели идиотство.

Понятия первые — дары Божии, хотя и возможно ими злоупотребление. Вторые — зло, хотя и относительное, в условиях греховной действительности иногда ведущее к добрым последствиям. В созидании первых и борьбе со вторыми — все содержание жизни и истории человечества.

То же нужно сказать и о свободе вообще, печати — в частности, и религиозной — в особенности.

Лучше подать милостыню тунеядцу, нежели отказать истинно нуждающемуся. Лучше оправдать десять виновных, нежели осудить одного невинного. Лучше до некоторых пределов терпеть в печати заблуждения, нежели по страху перед ним оставлять сокрытыми под спудом талантливую мысль, доброе слово.

От излишка стеснений более страдают последние, нежели первые. Некоторый излишек свободы больший простор дает добру, чем злу.

Истина и заблуждения в их последствиях, по степени влияния на духовную атмосферу жизни, не сравнимы и не соизмеримы. Тысячи заблуждений не принесут столько вреда, сколько новое освещение хотя бы одной стороны истины. Все литературно-пошлое, оставляя мутный осадок на душе, не проникает в нее столь глубоко, как доброе. Первое в большинстве случаев так же скоро умирает, как и появляется, иногда на другой день своего рождения. Второе бессмертно. Живя вечно, возрастая, развиваясь, оно воздействует на умы, сердца и жизнь людей. Вот почему сожжение варварами Александрийской библиотеки признается великою потерею для науки, для человечества, хотя в книгах ее, несомненно, заключалось более заблуждений, нежели истины.

Человеческая природа в усвоении духовной пищи подобна живому организму. В ней сокрыта великая жизненная сила, все лучшее претворяющая в плоть и кровь; худшее — отбрасывающая.

Смотрите, — в первые времена христианства литература языческая во много раз превосходила христианскую. Прошли века, — и первая сохранилась лишь, как предмет научно-исторического исследования, а вторая легла в основу жизни лучшей части человечества.

Бредни алхимиков, теперь вспоминаются, как курьез. Но из них выродилась естественная наука с ее изумительно великими открытиями.

В области нравственно-практической заслуги печати неисчислимы. Они известны каждому.

Бесспорно, — громадно и ее отрицательное влияние.

Но можно сказать с уверенностью: если бы не было печати или если бы она стала стесняема еще больше по сравнению с тем, насколько она была теснима, человечество в христианском смысле многое потеряло бы. Богоборчество и человеконенавистничество в их бесконечно разнообразных формах и видах проявлялись бы не с меньшей силою.

История свидетельствует, — периоды наибольшего стеснения печати, особенно духовной, являлись периодами ее наибольшей деморализации и индиферентизма общества к вопросам веры.

Это естественно и понятно. Свобода, чрезмерно теснимая в одних отношениях, прорывает себе русла в других. Природа не терпит пустоты, — не физическая только, но и духовная. И принцип: чем бы дитя не тешилось, только бы не плакало, здесь ведет к плохим последствиям.

В печати светской — на месте вытесняемых статей серьезных воцаряется порнография.

В духовной, — теснимая мысль облекается в скучно — однообразные безжизненные формы, непривлекательные для читающей публики.

Истина освещается тускло, робко, односторонне, иногда тенденциозно и, как таковая, не в силах ни удовлетворить религиозным исканиям мятущейся души, ни зажечь священным огнем жажды истины сердца и умы, индиферентные к высшим запросам духа.

Вот что говорят об этом не «жидомасоны», не «кадюки», а столпы консерватизма, церковности и русской государственности:

«Нельзя без грусти видеть, как в русской мысли постепенно усиливается равнодушие к великим интересам религии. Это следствие тех преград, которыми хотят отделить высшие интересы от живой мысли и живого слова образованного русского общества. Вот почему в литературе нашей замечается совершенное отсутствие религиозного направления. Где возможно повторять только стереотипные фразы, там теряется доверие к религиозному чувству, там поневоле всякий совестится выражать его и русский писатель никогда не посмеет говорить публике тоном такого религиозного убеждения, каким могут говорить писатели иных стран. Эта недоступность, в которую поставлены у нас интересы религии, есть главная причина того бесплодия, которым поражена русская мысль и наше образование.

С грустью должны мы сознаться, что будущность нашего отечества не обещает ничего доброго, если продлится эта система отчуждения мысли. Не добром помянут нас потомки, вникая в причины глубокого упадка религиозного чувства и высших нравственных интересов в народе. Никакое правдивое слово, прорвавшееся при свободе, не может быть так вредно, как искуственная отчужденность мысли от высших интересов. При свободе мнения всякая ложь не замедлит вызвать противодействие себе, и противодействие тем сильнейшее, чем резче выразится ложь

Но нет ничего опаснее и гибельнее равнодушия и апатии общественной мысли». (Катков)

Другой представитель православного консерватизма на ту же тему писал так:

«Истина, действующая свободно, всегда довольно сильна, чтобы защитить себя и разбить в прах всякую ложь. А если истина сама не в силах защитить себя, то ее ничто защитить не может. Но не верить в победоносную силу истины, значило бы не верить в истину. Это безбожие своего рода, ибо Бог есть истина».

Нет ничего страшнее и гибельнее для лжи и заблуждений, как свобода для истины.

Во тьме заводится всякая нечисть. Воображению робких рисуется присутствие чудовищ.

Под благотворным влиянием солнца гибнут миллиарды смертоносных инфузорий, рассеивается страх ночных привидений.

Если хотите оздоровить печать, а с нею и духовную жизнь русского общества — дайте больше простору религиозной мысли и в особенности специально церковным органам, которые в данном отношении находятся в худших условиях, нежели светские. Не бойтесь ошибок и заблуждений. Никакие ереси не разрушают так церковной жизни, как убийственный индиферентизм, тождественный с атеизмом, рождающий и питающий, и языческую мысль, и языческую жизнь.

В страстных поисках истины иногда ошибались и отцы Церкви и великие ее учители. А свобода частных, личных мнений в период расцвета христианства и богословской науки не преследовалась и не осуждалась.

Ведь говоря по совести, наша духовная печать находится далеко не в таком блестящем положении, в каком должна бы находиться в стране православной, в стране с полутораста миллионным населением. Органы безрелигиозные имеют сотни тысяч подписчиков, а духовные иногда умирают от истощения. И причина здесь не одна, — безрелигиозность интеллигенции. Интеллигенция не настолько безрелигиозна, какой ее рекомендуют некоторые, и какой она сама себя рекомендует. Писателей светских, затрагивающих религиозные темы, она читает сравнительно охотно.

Вечный страх перед внешней силой духовную печать подобной старцу. В нем существенно человеческое все есть, но нет обаятельной юношеской свежести, признаков долгой жизни, роста и развития. Посильно она делает свое великое дело: зовет людей к небу, к Богу, но редко смеет всесторонне освещать правду земную, ибо некоторые стороны ее непривлекательны. А раскрытие правды одностороннее рождает подозрение в неискренности.

Нецелесообразно сокрытие и тем более отрицание недочетов жизни церковной и гражданской. Желательно свободное указание их под условием, чтобы оно допускалось не с целью хамскою,  а с целью общими силами изыскания средств к их возможному устранению. Ведь все недочеты эти компроментируют не веру нашу, не Церковь Христову, а нас грешных и немощных ее членов. Это в области религиозно — практической.

А в области религиозно — идейной современное умственное развитие человечества выдвинуло ряд новых вопросов, не праздных, а жгучих, которые или совсем еще не затрагивались богословской литературой, или не получили еще удовлетворительных ответов. Не следует игнорировать их по страху впасть в заблуждение. Здесь должна быть предоставлена быть полная свобода частных мнений до той поры, пока даст на них категорические ответы Церковь.

Доля истины есть во всяком заблуждении. Иначе оно не имело бы успеха. Поэтому в идейной борьбе с врагами Церкви не следует скрывать той доли правды, какая у них есть, хотя бы она была для нас и неприятна. Кто слукавил в малом, тому не поверят и в великом.

В настоящее время в виду исключительных обстоятельств, переживаемых христианством и православной церковью, когда богоборческие идеи, доходящие до культа сатаны, почти беспрепятственно разносятся всюду светской беллетристикой, свобода церковной печати особенно нужна. Побеждать врага может лишь воинство дисциплинированное, подчиненное одному главному военачальнику и объединенное одной общей целью. Спутанное по рукам и ногам, забывающее главную цель и лишь старающееся угодить ближайшему начальству, — бессильно.

Церковь объединяется Христом; Он Единый Глава ея. А все прочие, — какое бы они высокое положение ни занимали,-Его служители. Верный раб в своем делании считается прежде всего с волею Господина, а не Его приставников. Последних много и всем им угодить невозможно. Обязательный для нас авторитет человеческий должен подчиняться авторитету Божественному.

Христос сказал: кто ни против нас, тот за нас. Этими словами в деле служения Ему дана широкая свобода.

К настоящему времени при наличности относительной свободы печати вышеприведенные сетования Каткова и Аксакова не всецело применимы. Последние годы ознаменовались началом оживления религиозной литературы, а также началом пробуждения к ней интереса в среде светской интеллигенции. Причина такого в общем отрадного явления в том,что для светских лиц явилась большая возможность писать на религиозные темы в светских органах. Арцыбашевы, Мережковские, Андреевы и им подобные во главе с Л. Толстовым при всем их антицерковным, а иногда и антихристианском направлении, вопреки их собственному намерению, косвенно оказали значительную услугу церкви. Они почти довершили прежде начатое дело разрушения материалистического мировоззрения. В среде чувственной, самонадеянной, гордой своею языческою культурой , индеферентной к религии они громко кричали: не о хлебе едином жив будет человек! Бессмысленна жизнь, пока не найдена разумная конечная цель ее; пока не намечены решения великих проблем бытия!»